Он видел эту девушку раньше, обычно в компании друзей, но пару раз он встречал её у въезда в Эллингам одну. Ей было, как он предполагал, приблизительно восемнадцать лет, не "королева красоты", но довольно привлекательна, длинные волосы шатен собраны на затылке в "хвостик". То, что произошло, было подобно вспышке, действие, план которого не был ничем большим, чем расплывчатыми утренними мечтаниями в полусне. Возможность представилась, и он ею воспользовался.
В это туманное утро разглядеть что-нибудь за ветровым стеклом можно было на расстоянии не более десяти метров. Увидев нечто, мелькнувшее в свете фар на обочине, он, к своему удивлению, затормозил и остановился поодаль. Повинуясь внезапному порыву, распахнул дверцу и вышел в мокрый холодный полумрак.
Это была та самая девушка, девушка его частых утренних фантазий. По-видимому, она вышла на дорогу, не заметив в тумане приближающийся автомобиль, и скользящим ударом её отбросило назад. Тот, кто совершил наезд, скрылся, оставив девушку лежащей на обочине без сознания.
Вспомнив всё, что осталось в памяти после работы в фармацевтической компании, он проверил её состояние: возможные переломы, ссадины, вывихи, а так же дыхание и работу сердца. За исключением вероятного сотрясения мозга и обморока всё было в порядке. Желая быстрее доставить её в больницу в Минстер, он просунул руки под колени и плечи девушки, поднял её и отнёс к своему автомобилю, устроив неподвижное тело на заднем сиденье.
Её сумочку он нашёл недалеко от места аварии. Проверив содержимое, он многое узнал о девушке: Анжела Коул, без малого двадцать лет, незамужняя. Судя по адресам в записной книжке, живёт отдельно от родителей, а по "карточке безработного" - нигде не работает и не учится. Всё выглядело так, словно его мечты стали реальностью: свидетелей происшествия нет, отсутствие её будет замечено родственниками и знакомыми нескоро... "Эй!" - сказал он мысленно самому себе, - "Пора начинать!"
Разыскав в машине мобильный телефон, он позвонил на работу и отпросился на весь день, сказавшись больным, затем развернулся и поехал домой, в пригород Бэкхем. Девушка по-прежнему была без сознания, и он надеялся, что она не придёт в себя, по крайней мере, до окончания поездки. Туман немного рассеялся, но по-прежнему оставался плотным. Вряд ли кто-нибудь из соседей мог заметить, как он внёс бесчувственное тело внутрь дома. Он кое-что подготовил, надеясь на подобный случай, часть оборудования сделал сам, что-то позаимствовал на прежней работе, что-то выписал по почте, - он был застенчивым человеком и стеснялся заходить в секс-шопы.
Первый этап «операции» требовал, чтобы девушка была без сознания, поэтому он ещё раз проверил её физическое состояние и ввёл ей в вену препарат, который, как он знал, усыпляет человека примерно на десять часов. Засёк время: девять сорок пять утра, вторник, десятое марта.
Комната для гостей была специально оборудована для подобных случаев, он ждал и надеялся... как оказалось, не напрасно. Задёрнув плотные занавески, он в который раз отметил, что окна комнаты выходят на пустырь, и удивляться занавешенным днём окнам, в общем-то, некому.
Сначала «пациент» должен быть раздет: он аккуратно снял пальто, ботинки, юбку, джемпер, футболку, носки, колготки, лифчик, и, наконец, трусики. Каждая деталь её одежды была аккуратно сложена и помещена в картонный ящик. Затем настал черёд украшений: несколько колец на пальцах, часы, «магический» браслет на правом запястье, четыре золотых серьги (по две в каждом ухе), христианский золотой крестик-ожерелье, заколка-«крокодил» для волос. Последней была удалена золотая серьга из пупка. Всё это он поместил в полиэтиленовый, герметично закрывающийся, мешок, и тоже положил в коробку.
Последовал ещё один тщательный осмотр тела. Её рост составлял 172 сантиметра, прекрасное телосложение, фитнесс и диета. Неброский макияж, немного смазанный после «инцидента», ногти ей, по-видимому, красить не нравилось. Загар, оставшийся с лета, был всё ещё заметен, но «линии купальника» были уже еле видны. Приятно поразило его то, что она оказалась девственницей. «Она ею и останется, - моей вечной девственницей!» - с удовлетворением подумал он.
Прежде, чем начинать, он сделал несколько снимков девушки своей новой цифровой камерой и переписал их на защищённый паролем жёсткий диск компьютера.
Сначала следовало удалить все волосы с её тела, включая голову. Чтобы упростить задачу, он срезал локоны, спускающиеся к плечам, обычными портновскими ножницами, собрал их, запечатал в полиэтиленовый пакет и поместил в коробку с одеждой. Баночка с экспериментальным кремом для депиляции, украденная когда-то на работе, оказалась весьма к месту. Во время лабораторных испытаний выяснилось, что крем блокирует рост волос минимум на шесть месяцев, но он не пошёл в производство из-за того, что после окончания действия крема волосы росли неравномерно, - то, что не имело значения сейчас.
Удалить волосы по всему телу было непростым делом. Он отнёс Анжелу в душ, приковал её запястья наручниками к водопроводной трубе под потолком так, чтобы девушка стояла «на цыпочках». Надев резиновые перчатки, он тщательно покрыл ее с головы до ног кремом, не обходя вниманием даже самую маленькую складочку кожи, с удовлетворением наблюдая, как крем принялся растворять волосы. Десять минут спустя он осторожно смыл едкую смесь водой. Волосы исчезли везде: брови, лобок, подмышечные впадины, даже ресницы были смыты потоком тёплой воды, оставив тело девушки настолько голым, насколько это вообще возможно.
Он тщательно высушил свою жертву, затем смазал её с ног до головы увлажняющим кремом. Новая серия фотоснимков, нашедших свой дом на жёстком запароленном диске. Следом за удалением волос в его планах стоял татуаж. Расстелив лист полиэтилена на полу в комнате, он перенёс Анжелу из душевой, уложил на лист, придав её телу Х-образную форму. Сантиметр за сантиметром причудливые узоры тёмно-красного цвета покрывали тело девушки. Время шло, и когда он закончил процесс татуажа, было уже четыре часа дня. За исключением небольшого синяка на затылке, никаких физических повреждений на её теле в процессе работы он не нашёл.
Удовлетворённо осмотрев итоговый результат, он отметил, что сейчас девушка выглядит гораздо лучше, чем тогда, когда он нашёл её на дороге. Фотокамера зафиксировала в электронном виде форму каждого узора, и была отложена до следующего этапа. Небольшой автоклав как раз закончил цикл стерилизации хирургических инструментов. Он тщательно вымыл руки, надел медицинский халат поверх домашней одежды и тонкие перчатки из латекса.
Благодаря уколу снотворного, Анжела продолжала спать, не препятствуя тому, что её тело переместилось с пола на гинекологическое кресло, установленное в комнате. Он на всякий случай закрепил колени в стременах, а запястья на подлокотниках кресла, удобно разложил инструменты подле себя и принялся за дело.
Сначала – соски. Разместив на них специальные зажимы, он проткнул их горизонтально полой иглой для пирсинга, один сосок за другим. Следом за иглой - конический расширитель, увеличивший диаметр отверстий до пяти миллиметров. Зажимы были удалены, а в только что появившихся проколах разместились специальные трубочки с развальцованными краями, - «туннели», - сделанные из титанового сплава. В процессе заживления они полностью скроются внутри тела девушки, но оставят отверстия открытыми. В завершение он тщательно смазал свежие раны кремом, обладающим антисептическим и заживляющим действием.
Затем он перенёс внимание на симпатичный носик Анжелы. В её рот была вставлена дыхательная трубка, поскольку нос в процессе операции будет закрыт. Зажим специальной формы разместился в ноздрях, а игла для пирсинга, более крупного диаметра, чем использованная для сосков, прошла через крылья носа, отверстия в зажиме и носовую перегородку. Удалив зажим, он взял титановый стержень с маленькими шариками, навинчивающимися на его концы, и вставил в отверстия, проделанные иглой. Шарики уютно разместились в складках обеих ноздрей.
Снова зажим и стерильная игла. В носовой перегородке ниже стержня появилось ещё одно отверстие, в котором он разместил такой же, как в сосках, «туннель», дополнительно расклепав его щипцами с фигурными губками так, чтобы его нельзя было удалить. Это отверстие диаметром пять миллиметров так же, как и проколы в сосках, пока оставалось пустым. Завершили процесс два прокола в крыльях носа, ниже шариков, в которых тут же появились маленькие «гантельки».
Сделав паузу для отдыха, он переместился от головы девушки к её промежности. Предстояло претворить в жизнь замысел, вызревавший в его голове уже давно. Приложив к «киске» фигурную пластину, сделанную из хирургической стали, он отметил маркером отверстия для пирсинга на внешних половых губах и капюшоне клитора. Перфоратор сделал по разметке тринадцать новых дырочек, одна – у клитора, и по шесть – вниз, по половым губам. Новая порция заживляющей мази, а затем сквозь каждое отверстие изнутри наружу высунулся тоненький стерженёк, имеющий в основании круглую «шляпку»-пластину, - «лабрета». Сквозь прокол в капюшоне клитора был продет последний, тринадцатый стерженёк.
Сфотографировав «операционное поле», он вставил катетер, трубка которого завершалась клапаном снаружи пластины, в мочеиспускательный канал, аккуратно закрыл «киску» девушки, следя, чтобы все стержни прошли сквозь предназначенные для них отверстия. Действуя очень осторожно, специально разработанным для этого инструментом, он обработал каждый стержень так, чтобы внешняя пластина плотно прилегала к коже, полностью перекрывая доступ к клитору и влагалищу. Выступающие части стержней были расклёпаны и смазаны гелем «холодная сварка». Применив катализатор, он установил таймер на десять минут и быстро перекусил бутербродами.
Звонок таймера возвестил об окончании процесса «запечатывания киски».
Как он и ожидал, девушка пробуждалась, поэтому он ввёл ей в вену ещё одну дозу снотворного. Это должно было погрузить Анжелу в сон ещё на десять часов.
Воспользовавшись шлифовочной машинкой, он срезал заусенцы в местах сварки, зашлифовал и отполировал их. Теперь пластина, казалось, была монолитной, места соединений почти не были видны.
Следующий этап был не менее сложен. Для каждого из ушей девушки он подготовил чечевицеобразные пластины с россыпью маленьких отверстий по центру, напоминающих дырочки на динамике телефонной трубки. После монтажа пластин девушка всё ещё будет способна слышать, но уши окажутся прижатыми к черепу. Чтобы закрепить пластины, он проделал в хрящах ушей по шесть отверстий, дополнительно к тем, которые имелись. Работа требовала аккуратности, наконец, пластины были закреплены так, что между их краями и кожей не осталось щелей. Обработав выступающие концы лабрет и залив их гелем «холодная сварка», он выдержал необходимую паузу и зашлифовал заусенцы до зеркального блеска.
Последний этап из задуманного с самого начала вызывал у него некоторые сомнения. Принятие решения было отложено, но теперь время настало. Всё пока шло, как по маслу, и он решился. Воспользовавшись зажимом, он вытянул язык изо рта Анжелы и проткнул его толстой иглой по центру снизу вверх. Ещё мгновение, и в прокол была вставлена серьга-«гантелька» приличного размера.
Девушка временно онемела. С множеством новых проколов, с телом, покрытым с ног до головы татуажем, с перманентно установленными металлическими «частями тела»... сегодня у неё был трудный день.
Перед тем, как начинать следующий этап, он сделал новую серию фотографий. Продезинфицировав пальцы на руках Анжелы, он склеил «биологическим» клеем средний, указательный и большой пальцы на каждой руке, оставив свободными только мизинцы и безымянные. Клей не вызывал аллергической реакции и через день-два должен был исчезнуть, впитавшись в кожу. Руки со склеенными пальцами резко ограничили возможность манипуляций с мелкими предметами, эту будет важно в дальнейшем. К ступням ног тем же самым составом были приклеены стальные пластины, выгнутые таким образом, словно ноги оказались обуты в туфли на пятнадцатисантиметровом каблуке, пальцы ног склеены вместе в положении, которое придали бы им «острые» носки несуществующих туфель.
И, наконец, его внимание было перенесено на анальное отверстие девушки. Здесь была применена анальная затычка особой конструкции. В отличие от обычной, она представляла собой трубку, которая распускалась стальными лепестками, залитыми латексом, внутри тела, при вращении кольцевой гайки в основании. Отверстие затычки было закрыто специальной пробкой, запирающейся на замок. Пробку и затычку соединяла короткая цепочка, нужная для того, чтобы пробка не потерялась, если её снять.
После того, как он разместил затычку в анусе Анжелы и расширил её до необходимого диаметра, он снял гайку. Теперь затычку из тела девушки удалить было невозможно. Анальное отверстие расширилось до пяти сантиметров, но оставалось запертым на ключ. Герметичная конструкция. Затычка имела ещё одну особенность, которая понадобится в дальнейшем: кроме «обычной» пробки он приготовил ещё несколько вставок различных размеров и форм, которые могли её заменить.
Он ещё раз проверил всё, что было закреплено на теле девушки, протёр выступившую кое-где кровь ваткой, пропитанной антисептиком. Перед началом завершающего этапа требовалась пауза в несколько часов. Установив нужное время на будильнике, он прилёг отдохнуть.
Проснувшись, он в который раз поразился тому, что уже сделано, несколько раз щёлкнул затвором фотоаппарата, прежде чем начинать. Было раннее утро, на работе его ждут к одиннадцати часам, пять часов в запасе. Сначала – ногти, придание каждому правильной формы, ярко-красный лак, аккуратная раскраска и полировка, сразу на руках и ногах.
Затем тело девушки от шеи и до ступней покрыл жидкий латекс чёрного цвета, сначала спереди, потом сзади. Давая каждому слою высохнуть, в конечном итоге он добился того, что тело оказалось покрыто неразрывно шестью слоями латекса. От шеи и ниже она теперь представляла собой антрацитово-чёрный манекен, лишённый каких-либо признаков пола, стальные пластины, приклеенные к подошвам, закрытая сталью «киска» оказались залиты слоями латекса, только пробка на цепочке виднелась между блестящих чёрных ягодиц.
Настал черёд головы. Смочив контактные линзы дымчато-чёрного цвета глазной жидкостью, он разместил их в глазах Анжелы. Несколько слоёв латекса, и вот уже и голова покрыта застывшим слоем такой же толщины, что и тело. Только внутренняя часть ноздрей и губ, глаза остались свободными от латекса. На чёрном фоне были отлично видны все украшения её носа, а сквозь полуоткрытые губы – серьга в языке.
Титановые кольца диаметром четыре сантиметра каждое заняли свои места в «тоннелях», предварительно вставленных в соски Анжелы и носовую перегородку. Это было необычайно красиво – серебристые островки среди отблёскивающей черноты. В запасе остался один час – более чем достаточно.
Распаковав новую «одежду», он тщательно пересыпал её тальком. Это должно было помочь при «одевании» Анжелы. Латексные трусики, чулки, корсет-грация с подвязками для чулок, «оперные» перчатки до плеч, короткое обтягивающее платье с подолом, едва прикрывающим верх чулок, всё белого цвета.
Ремни лодыжек белых туфель с шестнадцатисантиметровыми каблуками были заперты на замки. Голову покрыл белый латексный «шлем» со шнуровкой по затылку, поверх него на шее устроился высокий ошейник с тремя «D»-образными кольцами: спереди и по бокам. Время почти закончилось.
Осторожно подняв девушку на руки, он спустился по лестнице в подвал, где уже давно ожидала узника импровизированная темница. В неярком свете, исходившем из небольшого окна под потолком, забранного решёткой, «темница» выглядела аскетически пустой, только старый пружинный матрас, застеленный тонким одеялом, одинокое пластиковое ведро в углу, какой-то хлам под окном, и огромное зеркало на стене. В стену над матрасом был вмурован стальной болт, к которому крепился один из концов цепи, свёрнутой кольцами на полу.
Уложив спящую девушку на матрас, он соединил цепь и кольцо ошейника под подбородком девушки замком. Щелчок, и Анжела оказалась прикованной к стене. Длина цепи позволяла ей исследовать подвал, но не подняться по лестнице. Быстро обыскав подвал, он унёс наверх несколько забытых вещей, вернулся с подносом, на котором лежало несколько яблок, поставил поднос в центре «темницы». Подумав, принёс сверху пустой пластиковый стаканчик и литровую пачку апельсинового сока. Пустое пластиковое ведро в углу темницы должно было заменить «узнице» туалет.
Подвал был оборудован несколькими телекамерами, заметить которые было довольно сложно. Заперев дверь в подвал, он проверил работу телекамер, поставил компьютер на запись поступающих с них картинок и отправился на работу.
Операция 2
оже, как ей не нравилось каждое утро ходить пешком до города от деревни, где она снимала комнату! Автобусы в такую рань не ходят, а денег на такси, а тем более на собственный автомобиль у неё не было. Поэтому каждое утро её ждала пешая прогулка длиной в пару километров. Хорошо ещё, что с ней был её верный плейер: музыка в ушах не давала заснуть. Двигаясь «на автопилоте», она обогнула ограду и вышла на дорогу, ведущую к городу.
Это случилось так быстро, что она не успела ничего понять – внезапный шум сзади, удар, развернувший и отбросивший её с дороги.
Несколько раз она начинала приходить в себя, различала неясный шум вокруг, видела свет, но потом снова проваливалась в небытие. Наконец, её мозг пробудился настолько, что она осознала себя лежащей на чём-то мягком. Вокруг царил полумрак, очертания предметов никак не хотели обретать чёткость. Помогая себе руками, Анжела уселась на матрасе и обвела взглядом помещение, в котором находилась.
Стены, окрашенные выцветшей краской неопределённого цвета, бетонные балки потолка, яркий солнечный свет из маленького окна, забранного решёткой, пыльный бетонный пол. Взгляд девушки, обежав комнату, вернулся к матрасу. Два белых блестящих предмета... Шевельнувшись, Анжела с ужасом поняла, что это её ноги! На ней не было той одежды, в которой она утром вышла из дома, ноги покрывал материал, больше всего похожий на плотный слой резины. Каблуки белых туфель были ненормальной длины.
Что, черт возьми, здесь происходит?! Попытавшись встать, Анжела обнаружила, что её шею и стену соединяет длинная цепь. Приглушённо вскрикнув, девушка почувствовала, что язык распух и сквозь него что-то продето!
Придерживаясь за стену, Анжела поднялась на ноги. Пыльное зеркало от пола до потолка отразило чёрную фигуру в блестящем белом одеянии. Невероятно! Этого не может быть! Что с ней произошло?! Если это сон, то нужно просыпаться!
Облик женщины в зеркале был странным: все детали одежды, от «шлема», закрывающего голову, до чулок и туфель были сделаны из блестящего белого латекса. Анжела не видела своих глаз, - сквозь вырезы «шлема» выглядывали два чёрных овала и чёрные губы.
Она открыла рот и попробовала закричать снова, чтобы прогнать этот безумный сон, но поперхнулась, увидев в центре языка блестящий шарик. В панике она вцепилась в шлем, сдирая его с головы, и ей удалось снять его, но то, что скрывалось под ним, напугало её ещё больше. Чёрный блестящий шар головы, выступ-нос, украшенный серьгами, проткнувшими переносицу и ноздри. Глаза и уши отсутствовали.
Ошейник был заперт на замок, но остальные детали одежды можно было снять, несмотря на ограниченную (о, боже!) подвижность пальцев. Сняв платье, Анжела обнаружила, что её соски теперь украшены металлическими кольцами, а слой латекса, покрывший тело, не имеет видимых швов, словно кто-то огромный аккуратно опустил её в чан с чёрной жидкостью, достал оттуда и дал обсохнуть.
Чулки оказалось невозможно снять, так как их нижняя часть была заперта внутри туфель. Сняв трусики, Анжела к своему ужасу обнаружила гладкую, как у куклы, поверхность там, где была её «киска». Только нечто, напоминающее клапан, спереди, и круглая крышка, под которой чувствовалось что-то неудобное, сзади. Корсет снять не удалось, - его шнуровка отказалась подчиняться ограниченным в подвижности рукам.
Обессиленная, девушка уселась на матрас и расплакалась. «Что, черт возьми, происходит?! Где я?! Кто это со мной сделал?! Как мне снять с себя эту кошмарную резиновую «кожу»?! Для чего это всё?!» Прогнозы на будущее были пессимистичными, а положение - безысходным.
Когда она немного успокоилась, её взгляд упал на поднос с яблоками и соком. Девушка поняла, что голодна, и съела всё, что ей было оставлено. Выпив стакан сока, она снова подошла к зеркалу и стала исследовать своё «новое тело» более тщательно.
Почти сразу она обнаружила, что всё ещё имеет уши, но они под слоем латекса закрыты какими-то твёрдыми пластинами. Пальцы тоже вроде бы в порядке, но склеены вместе. При здравом размышлении, она пришла к выводу, что пирсинг носа и сосков – это не фатально, некоторые её знакомые делали себе то же самое по доброй воле. Хуже обстояло дело с промежностью. Ощупывая себя между ног, Анжела почувствовала, что «киска» надёжно закрыта, так же, как и уши. Неприятные ощущения сзади подсказали ей, что анус расширен чем-то, похожим на искусственный фаллос. И, конечно же, чёрный латекс, покрывший всё её тело, - швов не было!
Цепь, приковавшая девушку к стене «темницы», давала достаточно свободы, вот только подвал был почти пустым. Обойдя его по кругу, Анжела снова уселась на матрас и погрузилась в невесёлые размышления. Она не знала, как долго была без сознания, но отнюдь не была уверена, что её отсутствие кто-нибудь заметит. Кто мог обеспокоиться этим? Кто будет переживать, что она пропала? Она редко общалась с соседями, её семья была далеко отсюда, а доктор, встреча с которым была назначена на ближайшие дни, отнесётся к тому, что она не придёт, совершенно спокойно... Чёрт!
Потянуло в сон, свернувшись «калачиком», девушка натянула на себя одеяло и неожиданно быстро заснула.
По возвращении с работы, он прежде всего сел за компьютер и просмотрел изображения со всех телекамер, расположенных в подвале. Девушка спала, на ней всё ещё был корсет, ошейник, чулки и туфли, но остальную одежду ей удалось снять. Полюбовавшись на торс Анжелы, напоминающий песочные часы, он так же отметил, что оставленная еда съедена. Всё шло более чем хорошо.
Судьба сегодня преподнесла ему щедрый, но неожиданный подарок. Утром на побережье был обнаружен женский труп. Никаких документов, как сообщали власти, при женщине найдено не было, а обезображенное лицо на фотографии, распространённой властями, имело определённое сходство с лицом Анжелы.
Он довольно усмехнулся. Увидев фото в газете, он сразу же поехал на побережье, вымочил в морской воде сумочку и документы девушки, а затем отвёз их в ближайший полицейский участок. Усталый полицейский поблагодарил его за находку и рассказал одну из версий происшедшего. По его словам, девушка была незаконной иммигранткой из Латвии, которая пыталась попасть в Англию на борту одного из паромов, но в шторм её смыло за борт... Усмехнувшись про себя, он попрощался со словоохотливым полицейским и вернулся к работе.
Настало время встречи.
– А, рабыня, я вижу, что ты проснулась!
Заключённая в латекс девушка оставалась неподвижной, когда он спускался по лестнице. Она уже приняла решение. Наилучшим в сложившейся ситуации будет подчиниться обстоятельствам. Она спокойно ждала, когда он подойдёт.
– Будь послушной, и тебя никто не обидит. Добро пожаловать в твой новый дом, будь моей гостьей... некоторое время.
Она безмолвно наблюдала за ним.
– Ты ухитрилась проглотить язык? Так, о чём это я? Совсем забыл о некоторых... особенностях твоих новых приобретений!
Внутри у неё всё оборвалось – она в руках этого безумного человека, и вряд ли уйдёт отсюда живой. Тем не менее, внутри у неё всё ещё были какие-то силы, удержавшие девушку от того, чтобы забиться в истерике. Она продолжала сидеть и молча смотреть на него.
– Я полагаю, что ты хочешь знать, как попала сюда? Если в двух словах, то я нашёл тебя на обочине дороги, без сознания, тебя сбил автомобиль. Если думаешь, что тебя кто-нибудь спасёт, оставь надежду. Так получилось, что у полиции сейчас есть труп молодой дамы, внешностью и телосложением похожей на тебя. Так как её изрядно потрепало о камни и разъело морской водой, то тебя в ней опознает даже родная мать. Да и я помогу, я уже передал полиции твои документы. Таким образом, официально твоё тело было выброшено на берег сегодня утром недалеко от Уайтстэйбла, и твоя смерть официально зафиксирована.
Эта новость ошеломила её, призрачная надежда растаяла... Или нет?
– Почему я должна вам верить?
– Не веришь? Хорошо! Я покажу тебе.
Поднявшись наверх, он вернулся через несколько минут, держа в руках короткий поводок и стальные наручники. Анжела безвольно свела руки за спиной, позволяя ему защёлкнуть браслеты на запястьях. Сняв замок, он отсоединил цепь от её ошейника, заменив её поводком.
– Вставай, пошли, - скомандовал он, и девушка покорно пошла за ним к лестнице, направляемая поводком.
Туфли с ненормально длинными каблуками были на редкость неудобны, несколько раз она теряла равновесие, но он поддерживал её, не давая упасть. Поднявшись по лестнице и пройдя коридором, они вышли в холл. Все окна были занавешены, люстра под потолком горела вполнакала, но давала достаточно света.
– Встань на колени, – приказал он, подводя её к креслу. У камина, вделанного в стену неподалёку, на стене висело такое же кольцо, как и в подвале. Пристегнув цепь, валявшуюся у камина, к ошейнику Анжелы, он закрепил другой её конец на кольце и уселся в кресло.
Пока он искал нужный сюжет, переключая телевизор с канала на канал, она осмотрелась вокруг. Холл производил впечатление недавно отремонтированного, а мебель – только что купленной. Всё чисто, аккуратно и удобно. Одну из стен полностью занимали книжные полки. Под окном – удобный письменный стол с включённым компьютером, В углу – стереокомбайн, между ним и телевизором – журнальный столик. Везде – стопки журналов, газет, компакт-дисков, но ни одной тарелки с остатками пищи, смятого полотенца или рубашки.
– Глянь-ка сюда.
Она перевела взгляд на экран телевизора. Программа местных новостей. «...как объявила только что полиция, тело женщины, найденное на побережье Уайтстэйбла во вторник, было сегодня идентифицировано как тело Анжелы Коул, возраст двадцать лет, которая проживала на окраине Эллингама» Голова диктора сменилась на увеличенную фотографию, которая была сделана на последнее рождество с родителями. Голос за кадром завершил фразу: «...предполагается, что из-за депрессии, вызванной потерей работы в начале месяца, девушка покончила с собой...» Диктор перешёл к следующей новости. Выключив телевизор, её похититель торжествующе повернулся к Анжеле.
– Это были вечерние новости, – с выражением проговорил он, – убедилась? Ты официально мертва.
Его слова стали той соломинкой, которая сломала хребет верблюду из притчи. Анжела скорчилась, рыдая, на полу у ног своего нового Хозяина. Он, подождав несколько минут, встал с кресла и вышел из комнаты. Вернувшись, он поставил перед рыдающей девушкой поднос с едой, второй поднос с тем же самым набором блюд он поставил перед собой. Чипсы, сосиски, соус. Анжела немного успокоилась, но продолжала всхлипывать. Он принялся за еду.
– Ешь, пока не остыло. Если ты – вегетарианка, то придётся отвыкать от этой вредной привычки.
Она удручённо покачала головой.
– Ещё раз. Я теперь – твой Хозяин, ты – моя рабыня. Я кормлю и одеваю тебя, и даже не горю желанием изнасиловать... как ты могла убедиться. Всё, что от тебя требуется, - слушаться меня. Кое-какая работа по дому, поручения, то, сё. А я позабочусь о тебе. Честно скажу, я мечтал об этом, и вот подвернулся случай. Что сделано – то сделано.
Она начала есть, в конце концов, он был прав, он не хотел её смерти, а если она будет во всём ему подчиняться, то рано или поздно ей выпадет шанс сбежать.
– Итак, ты подчиняешься мне? Иначе я... могу перепродать тебя. Например, мексиканцам! Им нравятся белые женщины...
Это прозвучало, как угроза, но, возможно, он так шутил. Анжела склонила голову в знак согласия.
– Хорошо. Теперь правила. С этого момента ты отзываешься на имя «рабыня», Анжела мертва, причём официально. Второе – ты беспрекословно подчиняешься мне и выполняешь мои приказы, не раздумывая. Я буду управлять всеми аспектами твоей жизни. Если я скажу: «подпрыгни», - ты должна подпрыгнуть. Понятно?
Она снова кивнула.
– Замечательно. Теперь я хочу освободить тебя от латекса, чтобы ты смогла в полной мере насладиться своим теперешним состоянием.
Отстегнув цепь от ошейника рабыни, он повёл её наверх, в ванную. Корсет, туфли и чулки были удалены, а вслед за ними он принялся резать чёрный латекс. Она почувствовала, как прохладный воздух коснулся ее кожи. Сделав вертикальный разрез от ягодиц до затылка, он остановился.
– Вот так. Ванная в твоём распоряжении в течение получаса.
Он вышел, закрыв за собой дверь и заперев её снаружи.
Она продолжила начатое им «разрушение» костюма, постепенно освобождая своё тело от лоскутов латекса. Очень скоро она заметила узоры татуажа, покрывающие её с ног до головы: «Боже мой, он сделал ещё и татуировки!». Полностью очистив тело, она встала под душ и тщательно вымылась, не обращая внимания на боль в местах проколов.
Выйдя из душа, она вытерлась полотенцем и снова принялась осматривать своё тело в зеркале. Волос не было нигде, не было даже щетины! Её тело покрывали узоры, причудливый орнамент красного цвета был везде, включая лицо. Металлические пластины плотно прилегали к ушам, закрыли «киску», а сзади, как она чувствовала, в ней разместилась анальная затычка довольно приличных размеров. Между ягодиц виднелась цепочка не совсем понятного назначения.
Горячая вода и мыло ускорили процесс «всасывания» биоклея, и девушке с трудом, но удалось освободить пальцы, однако пластины, приклеенные к подошвам, остались на месте, - клеевой слой тут был толще Пластины по-прежнему не позволяли ей наступать на всю ступню, как будто туфли всё ещё оставались на её ногах.
Дверь внезапно открылась, от неожиданности рабыня чуть не упала, стыдливо прикрывшись полотенцем.
– Прелестно! Ты рассмотрела новые «дополнения» своего тела. Не надо стесняться, всё это я уже видел, - сказал он, снова пристёгивая к ошейнику поводок.
(с) интернет
Это сообщение отредактировал defloratsia - 27-05-2014 - 20:48
Леонардо да Винчи и его "Мона Лиза"
- У Джоконды - восточные скулы. Они на самом деле не свойственны итальянским женщинам. Но, глядя на вас, я начинаю верить в черкесскую версию происхождения матери Леонардо да Винчи , ведь многие историки говорят, что с нее художник и написал свою знаменитую Мону Лизу. У вас - такие же, - улыбается мне PR-директор музея Леонардо да Винчи в его родном городе Винчи Катерина Мактинти.
В итальянский городок я, черкешенка, приехала в отпуск и просто не могла не зайти в музей знаменитого художника, ученого и изобретателя. Ведь и у меня на родине, в Адыгее , историки часто спорят, кем была мать Леонардо - итальянкой или черкешенкой?
ЗАГАДКА МОНЫ ЛИЗЫ
Вот уже пять веков, благодаря гению Леонардо да Винчи, в мире существует произведение искусства, символизирующее загадку абсолютной женственности - портрет Моны Лизы. Художник написал его маслом на доске из древесины тополя тонкими живописными слоями. Размер картины - 76,8 на 53 сантиметра, мазки настолько мелкие и аккуратные, что никакая современная техника не определяет количество слоев. Мало того, она вообще не распознает следов работы художника. Безупречность техники подтверждает, что Леонардо передал зрителю суть улыбки, ему предназначенной.
Для воспроизведения мимолетного движения женской мимики, художник изобрел специальный прием «сфумато» - буквально «исчезающий, как дым». Техника прорабатывает тонкие переходы тонов, маскируя четкие контуры и создавая живое взаимодействие света и тени. Только ученые всего мира до сих пор спорят - кем женщина, изображенная на портрете, приходится мужчине-художнику?!
Существует несколько версий, кто изображен на портрете. По одной из них на картине - жена флорентийского купца Франческо дель Джокондо Лиза Герардини. При этом единственное описание того, как создавался шедевр, принадлежит современнику да Винчи, художнику и писателю Джорджо Вазари: «Взялся Леонардо выполнить для Франческо Джокондо портрет Моны Лизы, жены его, и, потрудившись в течение четырех лет, оставил его незавершенным. Во время писания портрета он держал людей, которые играли на лире или пели, и тут постоянно были шуты, которые удаляли от нее меланхолию и поддерживали веселость. Потому улыбка ее столь приятна».
Вазари написал - люди поверили. Но существуют веские аргументы, что на портрете - другая женщина. Непонятно, почему, несмотря на то, что Франческо дель Джокондо прожил длинную жизнь, на голове его супруги - траурная вуаль? Во-вторых, если был заказ, почему всю жизнь художник держал картину у себя, и в 1516 году, переезжая из Италии во Францию под покровительство короля Франциска I, Леонардо забрал ее с собой? Почему он не отдал работу заказчику? Еще одно непонятное обстоятельство - Джорджо Вазари жил в одну эпоху с Леонардо, но он был намного младше гения. На момент, когда Леонардо умер, Вазари было всего 8 лет, таким образом, степень достоверности высказываний писателя Вазари является достаточно спорной.
Но мнений было много. Например, говорили, что Мона Лиза - это и автопортрет самого Леонардо, и портрет его ученика и просто идеальный собирательный женский образ. Есть версия, что на портрете изображена мать Леонардо да Винчи. Если это так, то женщина на знаменитой картине могла родиться вовсе не в Италии, а в Адыгее. А если быть точнее – в Черкесии , в состав которой она и входила. В 1452 году Черкесия представляла из себя практически все нынешнее северокавказское азово-черноморско-каспийское междуморье - это была территория современного Краснодарского и Ставропольского краев, республики Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия.
Один из ранних биографов Леонардо, известный как «Гаддианский аноним» (его рукопись хранилась во флорентийском семействе Гадди и, возможно, была написана кем-то из членов семьи), писавший около 1540 года, утверждал, что мать художника происходила из аристократической семьи, но была незаконнорожденной.
Многие историки считают, что Леонардо - внебрачный сын сэра Пьеро ди Антонио да Винчи. Его отец был нотариусом, он постоянно работал во Флоренции . Профессия передавалась в семье по наследству с 1339 года. Запись в старой нотариальной книге, сделанная дедом Леонардо, Антонио, гласит: «1452. Родился у меня внук от сэра Пьеро, моего сына, 15 апреля, в субботу, в три часа ночи. Получил имя Леонардо».
А вот о матери талантливого изобретателя и художника Катерине известно мало. Хотя описывали ее исключительной красавицей, но из более низкого класса общества. Сэр Пьеро не мог на такой жениться и Леонардо - его незаконнорожденный ребенок. Но тем не менее, мальчика принял в свою семью отец, а Катерину выдали замуж за друга семьи сэра Пьеро ди Антонио да Винчи. Она вышла за гончара Антонио ди Пьеро Бути дель Вакка .
Почетный профессор Истории искусств Оксфордского университета Мартин Кемп утверждает, что мать Леонардо Катерина ди Мео Липпи была крестьянкой, которая жила с бабушкой в обветшалом домике в миле от города Винчи.
Катерина ди Мео Липпи, как это ни банально, согрешила, - утверждает Мартин Кемп. - Сам Леонардо родился в Винчи, в доме своего деда Антонио, а не в доме в деревне Анкьяно в трех километрах от города, который сейчас официально носит название La casa natale di Leonardo и привлекает туристов.
А вот о том, как завершилась жизнь Катерины, ученым стало известно из дневников самого Леонардо да Винчи. Мастер писал, что 16 июля 1493 года его мать пришла во Флоренцию, чтобы провести последние годы в его доме. Там она и умерла через два года.
ДОЧЬ ПРИНЦА И АКТРИСЫ
Известный американский журналист и публицист Кертис Билл Пеппер даже посвятил 15 лет своей жизни изучению биографии художника и издал биографический роман «Леонардо». В своей книге он утверждает, что матерью Леонардо да Винчи была черкесская рабыня Катерина.
Вот что он пишет: «Мама очень любила Леонардо, она воспитывала его, пока отец не забрал сына в свой дом. Мать зовут Катерина, она очень красива. А у ее отца было много земель и лошадей, и он - черкесский принц. Живет на Черном море, за страной под названием Греция . Отец Катерины хотел сына, не девочку, и он продал дочь как рабыню банкиру из Флоренции. Где Катерина и встретилась с отцом Леонардо».
А раз отец художника - из знатной семьи, а мать - рабыня, то и быть вместе пара просто не могла. По тем временам это даже не обсуждалось. Поэтому Катерину и выдали замуж за гончара, а ее сына забрал к себе отец. И с тех пор матери ребенка не показывали.
Кстати, в своей книге Кертис Билл Пеппер также приводит черкесскую фамилию отца Катерины и восточную (возможно арабскую) фамилию ее матери: «Отец Катерины был сыном великого Бахри Султана Хэджия аль-Музафара. И у него не было другого титула, кроме как Блэнеш, что с адыгского языка переводится как «храбрый рыцарь». Но в народе его называли Дзапш , или Князь Воинов, из-за его сражений против монголов на Северном Кавказе . У него была гордость и храбрость великого принца. Мать Катерины работала актрисой и певицей кабаре в Яффе . Она была очень красивой, и звали ее Хагар».
В своей книге американ ский писатель сообщает, что маленькую Катерину отдали в женский монастырь. Отец ведь хотел мальчика и не смог смириться с тем, что актриса родила ему девочку. Сам Дзапш был женат на другой женщине, которая, как уверяет в своей книге Кертис Билл Пеппер, могла отравить любовницу мужа - мать Катерины. Саму девочку сначала называли Сэтэнай, что означает «прекрасный цветок», но после того, как к ней в монастырь перестала приезжать мать, за ней закрепилось прозвище Кан-цик , как удочеренного ребенка. А потом и вовсе девочку продали Генуэзскому работорговцу как девственную принцессу, чтобы выручить побольше денег.
По мнению Кертиса Билла Пеппера, Леонардо да Винчи воспитала его итальянская мачеха, которую он нежно любил.
ЧЕРКЕССКИЕ РАБЫ - ДОРОЖЕ
А вот у адыгского историка совсем другая версия.
Абсолютно неизвестно, с кем провел свое детство Леонардо - с отцом или с матерью, - считает историк Самир Хотхо . - Поскольку Зигмунд Фрейд , анализируя записи Леонардо, пришел к выводу, что в детстве ему недоставало внимания отца. Вместе с тем, он всю жизнь демонстрировал уверенность в себе и сознание своего необычайного таланта - черты, нехарактерные для детей из неполной семьи.
Историк рассказывает, что мать гения Леонардо вполне могла быть родом из Черкессии - ныне Адыгеи.
В Черкессии на протяжении последней трети XIII - XIV веков уроженцы древней Лигурии основали более трех десятков торговых факторий. У северных границ Черкессии стояла мощная колония венецианцев - Тана . Основным экспортным товаром, привлекавшим итальянцев, было зерно, - рассказывает Самир Хотхо. - Но попутно коммерсанты не упускали случая приобрести невольников. Черкесские рабы стоили много дороже рабов других национальностей, а их численность была относительно невелика. Таким образом, указание в итальянских документах на черкесское происхождение раба следует воспринимать как в высокой степени точное.
И его словам даже есть историческое подтверждение - средневековый автор Ирис Ориго даже составил список рабов, проданных во Флоренции с 1366 по 1397 годы. Именно в этом промежутке времени в Италии и появилась мать великого изобретателя. В его бумагах указано, что среди рабов - 329 женщин, и только 28 - мужчин, из которых только четверо были старше 16 лет.
И эти данные свидетельствуют о том, что черкесские рабы были редкостью и, видимо, стоили дорого. Соответственно, их не могли путать с кем-либо из других наций, - уверен Самир Хотхо. - А после захвата османцами Кафы в 1475 году коммуникации европейцев с бассейном Черного моря оказались почти полностью прерваны. Черное море на более чем два столетия превратилось во внутреннее озеро Османской империи. Но и в XVI - XVII веках европейские коммерсанты и миссионеры проникали в черноморский регион. Поэтому какое-то незначительное число уроженцев Черкессии различными путями могло оказываться в странах Западной Европы . Кроме того, существовала постоянная возможность для европейцев приобретать черкесских невольников на османском рынке. В XIV-XV вв. и позднее в Италии и Черкессии проживало, по всей видимости, значительное число представителей смешанного, итальяно -черкесского, происхождения. Причем далеко не всегда это смешение было результатом работорговли. Так, в Матреге, на западе Черкесии (сегодня это Темрюкский район Краснодарского края) в период между 1419 и 1475 годом, правило генуэзско-черкесское семейство Гизольфи. Матрега была дана как приданое зятю могущественного черкесского князя Берозока - Виккентию де Гизольфи. Вместо сына в городе распоряжался его отец Симон, а впоследствии власть унаследовал Заккария де Гизольфи - сын черкесской княжны, приходившийся внуком Берозоку и Симону.
В то время работорговля для Италии являлась одной из самых доходных статей «бизнеса» на Кавказе. Невольников продавали и покупали все, у кого заводился хоть какой-то оборотный капитал: нотариусы, торговцы, пекари, портные, мясники.
Во всех исторических документах, записях торговцев, путешественников, однозначно описывается хрупкость, стройность, грация черкесских рабынь, что, собственно говоря, и ценилось покупателями.
ТАК ЧЕЙ БЫЛ МАЛЬЧИК?
Широко известен факт того, что у основоположника династии Медичи Козимо (важного государственного деятеля Италии 15-го века) был сын от черкесской рабыни. Во времена, когда побережье Черкессии было заполонено торговцами из Генуи , Козимо де Медичи у работорговцев на рынке в Венеции выкупил девушку черкесского происхождения по имени Маддалена. Она стала прислуживать в его доме. Вскоре у Маддалены от Козимо родился сын Карло. И когда мальчик подрос, отец определил ему церковную карьеру. Карло Медичи стал архиепископом и одновременно настоятелем двух церквей. А потом и вовсе был назначен сначала главным сборщиком налогов для папы римского в Тоскане , а вскоре и нунцием - дипломатическим представителем папы. А в 1463 году папа римский Пий II назначает Карло Медичи апостольским протонотарием - главным секретарем высшей судебной инстанции, это второе после патриарха лицо.
А отец Леонардо да Винчи был правой рукой Козимо Медичи.
Таким образом, мать Леонардо да Винчи и родительница Карло де Медичи происходили из отдаленной, но вместе с тем очень хорошо известной итальянцам страны, - говорит Самир Хотхо.
Версию о том, что мать Леонардо да Винчи была невольницей с Ближнего Востока или из Северной Африки активно поддерживает директор музея Леонардо да Винчи в его родном городе Алессандро Веццоси.
Мне удалось обнаружить свидетельства о том, что у Пьеро да Винчи - отца Леонардо - имелась невольница, привезенная в Тоскану из Стамбула , - говорит он. - Кстати, в то время рабыням часто давали имя Катерина. Но контракта о покупке рабыни, который бы точно доказывал эту версию, пока никто не нашел.
КОНКРЕТНО
Профессор антропологии и лингвистики, советник Билла Клинтона по вопросам Кавказа Джон Коларуссо:
Я верю, что гипотеза о том, что мама Леонардо да Винчи была черкесской «рабыней» могла быть правдой. Несколько лет назад в Италии я общался с одним профессором, чье имя я сегодня, к сожалению, не назову. Его профессия - историк одежды и текстиля. Он рассказывал, что генуэзцы и венецианцы привезли много черкесов в Италию, где они во времена эпохи Возрождения отшивали специальные одеяния для европейской знати. Огромная часть Италии, особенно западное побережье от Неаполя до Рима , была заселена черкесами. Так как это было экономичнее, чем плыть в Черкесию и покупать одежду там, куда поступал шелк по Великому шелковому пути. Вместо этого итальянцы просто закупали шелк в Черкесии, брали там рабов, и они шили одежду в Италии. Была ли Мона Лиза черкесской женщиной? Она чем-то похожа. Это такое же предположение, как и другие, но оно объясняет большую тщательность в написании портрета.
Джоконда - моя госпожа
Полное название шедевра на итальянском языке: Ritratto di Monna Lisa del Giocondo, что переводится как: портрет Моны Лизы дель Джокондо. Женское имя Monna Lisa del Giocondo соответствует: Ma donna Lisa del Giocondo. По-итальянски Ma Donna означает «моя госпожа», в сокращенном варианте это выражение преобразовалось в Monna или Mona. Вторая часть имени донны и названия картины, считающаяся фамилией ее мужа, - del Giocondo по-итальянски также имеет прямое значение и переводится как «веселый, играющий» и соответственно la Gioconda - «веселая, жизнерадостная, играющая».
Такой встречи никому не пожелаешь, но избежать ее тоже нельзя. Все это рассказала мне не сама рабыня, а тяжелые и монотонные волны южного моря, которые во тьме упрямо бьют в подножье старинной и мрачной Новлянской крепости. Они проникли однажды ночью в мое сараевское уединение, лишь только я заснул, разбудили меня и заставили выслушать этот рассказ.
После похода на Герцеговину, который продолжался долго и о котором толковали много, ждали герцеговинских рабов. Но когда они прибыли, все были разочарованы, даже ребятишки, которые, как водится, выбежали навстречу и выстроились вдоль дороги. Рабов было мало, и выглядели они жалко. Большинство их тут же отправили на арнаутский корабль, стоявший в заливе. Меньшая часть, оставленная в городе, появилась на рынке лишь спустя два дня. Понадобилось время, чтобы рабы отдохнули, помылись и чуть приоделись.
Маленькая, вымощенная мелким булыжником площадь была в тени крутой скалы и воздвигнутой на ней крепости. Для продажи рабов здесь поставили клетки, сбитые из жердей и досок. В этих клетках сидели или лежали открытые всем взорам рабы, выводили их лишь по требованию солидных покупателей, желавших рассмотреть и оценить товар поближе.
В одну клетку, побольше, запихнули пятерых пожилых крестьян, в другую, поменьше, поместили красивую, сильную и статную девушку, которая привлекла к себе внимание, едва только вступила на улицы Нови града. Держалась она как дикое животное - жалась к ограде и будто старалась протиснуться между жердями.
Возле этой клетки, на низкой треногой табуретке, сидел один из двух сторожей, а другой бродил по берегу. У обоих за поясом были короткие ружья, а к поясу привязаны короткие бичи.
Шагах в десяти отсюда на склоне, за небольшим домом, виднелся каменистый бугор с крохотным садиком. Тут, беседуя с покупателями, сидел работорговец. Это был чужестранец, но в здешних местах известный, сухощавый и крепкий человек с пронзительным взглядом и уверенными повадками. Звали его Узун Али. Сторожа снизу приводили к нему рабов и рабынь на осмотр и уводили их обратно вниз, в клетки. А торговец и покупатель продолжали обсуждать раба и сговариваться о его цене.
В то утро первой привели высокую девушку. Звали ее Ягодой, была она из села Прибиловичи. Покупатель сидел в холодке рядом с Узун Али. Перед ними дымились длинные чубуки. Рабыня, натянутая как струна, озиралась вокруг горящими глазами, избегая чужих взглядов. Сторожа заставили ее развести руки, сделать несколько шагов, показать зубы и десны. Все было в порядке и как надо: рост, свежесть и сила. Девятнадцать лет. Правда, держится дико и враждебно, но это следовало объяснить ее нынешним положением и состоянием. Затем ее вернули в клетку
Покупателем, осматривавшим рабыню, был местный житель Хасан Ибиш, один из первых людей в этом приморском городке, не столько, быть может, по репутации, сколько по богатству. Тощий, со впалой грудью и изможденным лицом, он спокойно курил, без малейших признаков волнения осматривая сильное и красивое тело крестьянской девушки, стоявшей перед ним. Потом столь же равнодушно, неторопливо выпуская кольца дыма, он договаривался с Узун Али о цене.
Своим хриплым голосом он говорит торговцу, что цена - двадцать один дукат - непомерно велика, названа она лишь для того, чтобы покупатель попался на удочку и «округлил» ее, предложив двадцать дукатов, но таких чудаков не найдется. Пусть радуется, если ому дадут пятнадцать, самое большее - шестнадцать дукатов. И то где-нибудь подальше отсюда, когда он еще потратится на дорогу, а здесь за такую цену никто не купит. Товар обыкновенный, на выкуп рассчитывать не приходится, потому что село, из которого родом рабыня, сровняли с землей и все живое в нем уничтожили. И кроме того, герцеговинских рабов здесь трудно держать, они легко убегают.
Работорговец отвечал несколько живее, но со столь же нарочитым равнодушием, осведомляясь у Хасана, видел ли он когда-либо в этом небольшом городке такую рабыню. Хасан-ага промолчал, только рукой махнул, а продавец продолжал:
Это не девушка, а скала. Сам видел. Товар нележалый. Что касается выкупа, то это товар не для выкупа. Кто купит - хорошенько запомни! - перепродавать не станет. А захочет продать - в любое время выручит свои деньги и еще в придачу несколько дукатов получит. Что же касается побега, то убежать всякий раб может. Да что волынку тянуть. Товар сам за себя говорит! Редкий случай!
Хасан-ага рассеянно слушает. Он отлично понимает, что в словах работорговца есть и ложь и правда, он догадывается, сколько в них приблизительно лжи, а сколько правды, однако не это придает его лицу, несмотря на видимое равнодушие, озабоченное и напряженное выражение. Иным заняты его мысли.
Сам он родом из переселенческой семьи, человек имущий, влиятельный, но скорохват. Он и во сне, а тем более наяву не может освободиться от мысли о своем низком происхождении, которое сводит на нет все его усилия и успехи. Жена у него из старейшего и знатнейшего новлянского семейства Алайбеговичей. Женился он шесть лет назад. В первый же год родилась у них девочка. Выходили ее еле-еле. Она и теперь слабенькая и отстает в росте. Больше детей у жены нет и, судя по всему, не будет. Хасан-ага, известный как человек сладострастный и неумеренный, даже в первый год семейной жизни не довольствовался одной женой, а теперь и подавно. Он всегда устраивал так, что в доме среди прислуги оказывалась молодая и красивая девушка. Не ради удовлетворения плоти - прислугу он не трогал, даже если это была рабыня, - просто ему доставляло удовольствие видеть рядом с холодной и тощей женой и больной дочерью существо сильное и красивое. Любви он искал вне дома за деньги, всячески скрывая это от людей, а особенно от жены. Худая, умная, решительная и, главное, гордая, Алайбеговица всему в доме была голова и с трудом мирилась с его выходками, а Хасан-ага избегал ее оскорблять и сердить и из уважения к ней самой, и из почтения к ее знатным братьям. (Он вырос вместе с ее братьями, вместе с ними воевал, охотился, участвовал в юношеских проделках.) Она мало говорила, не жаловалась и не угрожала, но выдержать взгляд ее голубых алайбеговичевских глаз было трудно.
Вчера, когда Узун Али предложил ему сделку, Хасан-ага в разговоре с женой помянул, что представился хороший случай дешево купить рабыню, которая помогала бы по дому или работала в саду. Жена укоризненно посмотрела на него, так что он опустил глаза, и ответила, что прислуги у нее достаточно, что ей рабыня не нужна и в доме она ее не потерпит. Она произнесла это тихо, но твердо и решительно, с плохо скрытым отвращением в голосе. Этот ее голос и взгляд приводили Хасан-агу в полное смятение, и он обычно уступал и отказывался от своего намерения, по крайней мере на какое-то время, потом же тайком и исподволь выполнял задуманное, но бывало, и отступался от своих планов.
И сейчас, обсуждая с торговцем цену и стоимость рабыни, он вспоминает голос и взгляд своей жены и еще сам не знает, как поступить, сможет ли он купить эту рабыню и держать у себя дома или нет. Однако он продолжает торговаться, покуривая и с почти физическим удовольствием слушал, как Узун Али искусно нахваливает свой товар.
А внизу, в нескольких шагах от них, в клетке сидит рабыня, поджав под себя ноги, закрыв глаза и сунув затылок между двух сучковатых лесин.
Она старается продумать и понять свое положение, найти выход или хотя бы оценить степень безвыходности; старается, но напрасно. Вспоминает, что когда-то умела думать обо всем, что происходило вокруг, причем не только о чем-то приятном, но и о пропавшем ягненке или каком-либо ином убытке, о болезни или раздорах в доме или у родни. Тогда она тоже не всегда могла до конца довести каждую свою мысль и найти выход; однако могла думать и искать. Но это было до того, как настал черный день, и до того, как исчезло их село и с ним ее семья. А теперь она даже не может думать.
Мыслям ее не на что опереться, все усилия тщетны. Нет ее села Прибиловичи. От него осталось пепелище. Едва сгорели дотла три десятка домов, составлявших их село, как в душе ее сами собою выросли другие Прибиловичи, черные, тяжелые и мертвые, они давят на нее, не позволяя глубоко вздохнуть, а люди, близкие ей люди, или погибли, или стали рабами и рассеялись по белу свету. И она сама - рабыня, и только рабыня. Так она живет и только так может смотреть на мир и окружающих, картина мира в ее глазах потемнела и исказилась. Раб мужчина, рабы - женщина и ребенок, от рождения до смерти в рабстве у кого-то и у чего-то. Раб - дерево, раб - камень, и небо тоже раб вместе с облаками, и солнцем, и звездами, рабыни вода, роща и пшеница, которая сейчас где-то - там, где ее не сожгли и не вытоптал и, - должна колоситься; пшеничному зерну тоже не хочется идти под жернов, но идти нужно, ибо оно - раб. И слова, с помощью которых объясняются люди, тоже рабы, независимо от того, на каком языке их произносят; все можно свести к трем буквам: раб. Рабство есть жизнь как таковая, и та, что идет и подходит к копну, и та, что еще в зародыше, невидимая и неслышная. Мечта человеческая - в рабстве: вздох, кусок хлеба, слезы и мысль - в рабстве. Люди рождаются для того, чтобы быть рабами рабской жизни, и умирают рабами болезни и смерти. Раб в рабстве у раба, ведь рабом является не только тот, кого связанным ведут на продажу, но и тот, кто его продает, и тот, кто его покупает. Да, раб каждый, кто не живет среди своих, в Прибиловичах. А Прибиловичей давно уже нет.
Нет Прибиловичей. нет ее дома и ее рода. Тогда, значит, и ее самой нет! В этом было единственное утешение, единственный путь к спасению. Из-за жизни отказаться от жизни. Ей все время видится огонь, вызывающий одно желание - исчезнуть в этом огне! Исчезнуть навсегда, навеки, как исчезло все, что ей принадлежало. Да, но как это сделать?
Она открыла глаза, и взгляд ее упал на собственные руки, розовые и сильные, и на голые ноги в тонких опанках, тяжелые от плоти и крови. Всего этого для нее не существует, оно не надобно ей, но оно здесь, живое и теплое, независимо от ее воли. Вместе с глазами, которые смотрят, все это должно сгореть, исчезнуть, и тогда она освободится от беды и кошмара, который она постоянно, и во сне и наяву, видит последние несколько недель. Все это надо уничтожить, и тогда она вновь окажется со своими, там, где все принадлежит ей.
Но мир продолжает существовать, мир без Прибиловичей, означающий рабство, позор и непрерывную боль, а в этом мире ее тело, полное огня и силы, неуничтожимое, продолжает жить. А раз так, пусть исчезнет мир, весь мир вместе с ее телом. Вот тогда расчет будет полный и окончательный. Ничего не будет. Значит, станет хорошо или, по крайней мере, терпимо, потому что нечего будет терпеть.
Так она думала и в то же время понимала, что ее слабая и блуждающая мысль ни на что не способна; ей не под силу и замок на клетке сломать, куда уж там отнять слух и зрение, погасить жизнь в ней и во всем этом ужасном мире вокруг. Не под силу, однако она продолжает прислушиваться к своей мысли и не перестает лелеять свое единственное желание.
Прислонившись спиной к жердям клетки, она упирается ногами в мелкий булыжник. Руки сложены на груди, глаза закрыты: на миг она открывает их, и взгляд ее поднимается от мостовой через мертвый лик какого-то домины и крыши его к стенам черной крепости и узкой полосе ясного неба над ними. И тут же она вновь закрывает глаза, крепко, все крепче и крепче, словно она вовсе не открывала их и ничего не видела. Нет больше домов, ни больших, ни малых, они сгорели, это ей лишь привиделось. И неба нет, потому что оно навеки исчезло в дыму и пламени.
Не нужно смотреть. И дышать не нужно. Дышать - это значит вспоминать и значит видеть не то, что видишь сейчас, а то, что ты видела в свете пожара и разгуле резни, не знать ничего, кроме того, что на свете нет больше никого из твоих близких, а ты живешь, чудовище, проклятие и позор. Вот что значит дышать. Она вскочила и, как зверь, заметалась по клетке.
Не хочу дышать. Не хочу! - задыхаясь от ярости, твердила она.
Она шагала из одного угла клетки в другой и вдруг заметила, что сторож отошел и оставил свою складную табуретку у самой двери. Сперва она долго смотрела на нее, а потом, опустившись на корточки, просунула руку между жердями, схватила табуретку за ножку и стала ее вертеть, так и сяк, пока не сложила и не втащила в клетку. Не пытаясь что-либо осознать и как-либо объяснить себе свои действия, она отошла к противоположной стороне клетки, разложила табуретку и поставила ее возле стенки, а затем встала на нее - так дети, оставшись одни, придумывают себе новые, необычные забавы.
Все сильнее прижималась она спиной к лесинам клетки, все глубже заклинивая между ними затылок. И одновременно крепко упиралась ногами в табуретку.
Давно, в детстве, она любила забираться в деревянное кресло, в котором имел право сидеть только отец, и раскачивалась всем своим маленьким телом на двух из трех его ножек. Она качалась, испытывая болезненное наслаждение от страха, что может потерять равновесие и упасть вместе с креслом. Нечто подобное она ощущала сейчас. Она раскачивалась, раскачивалась - вот-вот упадет! - и вновь обретала равновесие, но с каждым разом все больше теряла его и сильное запрокидывала голову и глубже заклинивала ее между жердями. Невыносимая боль обжигала огнем. Да, огнем, он ей и нужен в этот миг, когда, напрягая все силы своего молодого тела, обычно направленные к спасению и самозащите, она идет навстречу гибели. Исчезнуть, чтобы исчез мир.
Пусть исчезнет мир, то, что живет и дышит, что реально и осязаемо, что связано с людьми, с огнем, войной, убийством или рабством. Пусть исчезнет мир! Или чтоб его вовсе не было? Да, чтоб его не было! Так лучше. Значит, не было бы ни крови, ни пожарищ, ни плена, ни печали, ни разлуки с людьми. Ничего!
Она опиралась на твердую опору затылком и ступнями ног, а между этими двумя точками дугой изгибалось ее тело, подобное телу мертвой рыбы. Приглушенно постанывая от боли, она стискивала зубы и напрягала мышцы. Ей казалось, что так можно остановить и само сердце; сведет судорога и в конце концов сердце остановится, наступит тьма, которая никогда не рассеется, и разом исчезнут и она, и мир.
Она продолжала упираться изо всех сил, и затылком, зажатым между двумя сучковатыми жердями, чувствовала возраставшую боль, переходившую в отупение. Так ведь это она вместе с большим отцовским креслом времен ее детства перевернулась и застыла в неестественном положении; ступни ее ног не касаются больше ни табуретки, ни мелкого булыжника, тело висит вдоль деревянных жердей, а шея зажата ими.
Словно бы мир перевернулся; на ее ступни, оставшиеся без опоры, навалилась всей своей тяжестью земля и безжалостно вбивает ее голову глубже и глубже между двумя твердыми жердями, которые превратились в петлю, в ущелье, и сквозь него теперь нужно пройти куда-то в другой мир, как в миг своего появления на этот свет. Тупо и легко, но неожиданно больно что-то хрустнуло в шейных позвонках, и одновременно с этим звуком по телу поползла волна мрака.
Но, прежде чем темная обжигающая волна успела ее поглотить целиком, еще раз ожили инстинкт и страх: она вдруг подумала, что грядет спасение и она возвращается в прежнее состояние. Молнией сверкнуло новое могучее желание избавиться и защититься от этого сжатия, вырваться из этих тисков. Нет, только не это! Не смерть! Пусть боль, пусть мучение, но только не смерть. Жить, только жить, любой ценой, как бы то ни было и где бы то ни было, пусть без близких, пусть рабыней. Но это длилось столько же, сколько длится вспышка молнии. Еще раз дрогнуло тело, ударилось о доски и застыло, повиснув на них всей своей тяжестью.
Не выдержав напряжения, мышцы быстро ослабевали одна за другой. Глаза, мысли заливала тьма, которой невозможно было больше противостоять, поскольку и она сама становилась частью этой тьмы и неподвижности. Теперь мир, независимо от ее желания, исчезает в самом деле. Безвозвратно. Полностью и навсегда.
Вялое и обмякшее тело висело неподвижно.
Один из двух сторожей прошел мимо и, бросив равнодушный взгляд на клетку, увидел большое тело красивой рабыни, повисшее с зажатой между двумя жердями головой. Он испуганно вскрикнул, позвал товарища, у которого были ключи.
Оба одновременно ворвались в клетку. Тело девушки еще было теплым. Лицо побледнело и уже чуть изменилось. Потрясенные и растерянные, они с трудом приподняли ее и освободили голову. И, точно погружаясь в себя, мертвое тело, скрючившись, опустилось на землю. Они выпрямили его и, встав на колени, пытались вернуть девушку к жизни, но безуспешно.
Прошло много времени. Наконец, поднявшись на ноги, сторожа долго стояли, бессильно повесив руки, справа и слева от тела. Не мигая, молча, глядели они друг на друга, спрашивая взглядами, кто решится первым предстать перед хозяином, посмотреть ему в глаза и рассказать о большом убытке, который он потерпел.
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
Краснокаменский край, Новопокровский район
Каторжное поселение при колхозе «Вперед»
Около ноля, пасмурно
Этим утром они явно опаздывали и вышли из деревянного барака постройки сороковых годов на окраине Южного - кособокого скопления двух и одноэтажных аварийных строений, с вечно грязной разъезженной Г-образной улицей, серого и неухоженного образования что ни городком, ни деревенькой назвать было нельзя - уже опаздывая.
Всем им троим перед работой предстоял неблизкий путь: матери, что работала дояркой на одной из ферм до работы было идти больше десяти километров; ее дочерям, что работали на Центральной усадьбе поселения (поселенки говорили в конторе) крохотном полуподвальном швейном цехе швеями было идти семь километров...
После декабрьских морозов и снежной новогодней ночи вчера началась оттепель - вот и сейчас не смотря на пронзительный, вечно гуляющий всю зиму и осень в этих полях ветер, не успев сделать и нескольких шагов от трухлявого деревянного крыльца, как они шлепали по холодной, все же едва прихваченной заморозком, грязи... но то была только тропка что вела сквозь ныне голую березовую рощицу, выводя околодком на уходящую на север разбитую, вившуюся среди полей, раскисшую от дождя - грунтовку...
Они шли друг за другом словно три тени - первой шла самая младшая Виталинка - белокурая девушка лет двадцати трех. Близоруко щурясь сквозь постоянно сползающие на нос очки; она ступала аккуратно, словно предстояло встать босой ногой на клубок ядовитых змей, подбирая засаленный подол грубой, перешитой из старого мешка из под картошки юбки, поправляя при этом очки и придерживая лацканы затертого, одетого на голое тело пиджачка.
В след за нею шла мать - Василиса, женщина лет сорока пяти, одетая в сшитый из такого же грубого материала что и у дочери юбка засаленный сарафан. Ее волосы с проседью, ее одежда, ее грязные босые ноги - вся она давно пропиталась ароматами фермы на которой работала третий месяц дояркой, приходя туда к шести утра и покидая ее стены ближе к одиннадцати вечера. Сейчас, стараясь ступать след в след с дочерью она несла в руках небольшую холщовую сумку с бидончиком в котором изредка приносила домой молоко.
Замыкала их строй худая и высокая Варька облаченная так же в юбку из мешковины - ее плечи и твердеющие на холоде, с замершими столбиками сосками груди едва прикрывал обычный платок, что девушки повязывали на голову - в руках она несла разбитые туфли с стоптанными задниками. На одном каблука не было вовсе, на втором подошва была несколько раз перевязана грубой веревкой...
В раннем январском утре их процессия все дальше и дальше уходила прочь в расквашенные, занесенные снегом поля унося с собой все не хитрые пожитки что остались после всех злоключений, что привело семью Столбовых в вольные поселенцы на долгие пять лет...
После пяти километров пути дойдя до очередной развилки дорог их пути разошлись: Василиса свернула на образованную двумя глубокими колеями грунтовку что уводила ее прочь к фермам; дочери же отправились далее по дороге чтобы занять свои места за швейными машинками и работать до умопомрачения изготавливая грубую одежку для каторжанок и чуть более облагороженную но все равно грустного фасона для продажи через магазины гражданам и гражданкам.
Тот крохотный швейный цех был плодом совместной договоренности тетки Натальи и Ритки-Маргаритки что решили сделать бизнес на всеобщем дефиците, а сейчас они вовсю планировали (за стопкой чая) открытие обувной мастерской и сестрички были первыми ласточками что уже дошли до своего ледяного подвала и строчили как заведенные...
За невыполнение нормы им грозила... вечная остановка в каторжном поселении.
